Когда вы слышите чьё-то имя, не кажется ли вам, что на вкус оно как консервированные помидоры? А когда слушаете музыку, видите ли вы палитру мерцающих оттенков? Не кажется ли вам гадкой еда на синей тарелке? Наверное, эти вопросы звучат безумно. Однако для синестетов куда безумней то, что не все чувствуют так же.
Синестезия — непроизвольное пересечение органов чувств. Она возникает из-за усиленного взаимодействия между сенсорными системами: зрением, слухом, осязанием, вкусом и обонянием. И количество форм у этого явления равно возможным комбинациям чувств.
Бывает, глядя на какой-то предмет, синестет ощущает его запах. Но не так банально, как апельсин — аромат цитруса, например, зонтик веет овсяной кашей. Также для синестетов буквы и цифры разные на вкус, по текстуре, цвету и даже личности. Четвёрка — чопорный англичанин, а девятка — блондинка с высоким хвостом. Пятница выглядит зелёной, а звук бас-гитары — тёмно-фиолетовым. На самом деле, все мы рождаемся синестетами. Однако уже к 4 месяцам это проходит. Но даже у взрослых людей что-то остаётся с младенчества.
Например, персонажи мультфильма Тимон и Пумба. Тимон произносится как лимон, сифон и ацетон — костлявый, юркий и хитрый сурикат. А Пумба — это как клумба, тумба, бульба — большой, добродушный и беспечный бородавочник. Согласитесь, если им поменять имена, то выглядели бы они как герои какими-то неполноценными. Впрочем, иногда даже некоторым людям хочется дать совершенно другое имя.
Кстати, опросы, тесты и исследования показывают, что синестезия чаще встречается среди художников, писателей и музыкантов. Им открыта большая эстетическая чувствительность. И это не удивительно, ведь если бы у вас с самого детства были образы и ассоциации, недоступные другим, разве бы вы не захотели их профильтровать в мир через творчество? И даже если синестет ходит на обычную работу, он и здесь проявит креативность. То же относится и к тем, кто не наделён этой особенностью. Бывает, что люди с творческой жилкой не находят себя в ремесленных профессиях, как дизайн, гончарство, иконопись, сценарное мастерство и так далее. Но ведь «творчество» — это не только то, что мы бы обычно причисляем к искусству. Оно проявляется во всём. В любопытстве — открытости новым идеям, в методе проб и ошибок, в наблюдательности и многое другое.
Рассуждая на тему «почему мало кто слышал о синестезии», лучше обратиться к писателю Владимиру Набокову. В книге «Память, говори», он писал: «Исповедь синестета назовут претенциозной и скучной те, кто защищен от таких просачиваний и отцеживаний более плотными перегородками, чем защищен я».
В общем, сами синестеты редко говорят о своей особенности — многие боятся непонимания или просто не подозревают, что у других всё иначе. На них легко поставить штамп «просто богатое воображение» и сложно понять. Кстати, вот как сам Набоков описывал свои ощущения в книге «Другие берега»:
«…моей матери все это казалось вполне естественным. Мы разговорились об этом, когда мне шел седьмой год, я строил замок из разноцветных азбучных кубиков и вскользь заметил ей, что покрашены они неправильно. Мы тут же выяснили, что некоторые мои буквы того же цвета, что ее, кроме того, на нее оптически воздействовали и музыкальные ноты».
Этот тип синестезии называется «графемно-цветовая». Что-то подобное есть у не менее влиятельного французского поэта Шарля Бодлера в сонете «Соответствия», где автор связывает «все краски, голоса и запахи земные». У его коллеги по цеху — Артюра Рембо тоже есть сонет «Гласные», в котором он ясней продолжает мысль Бодлера.
Однажды композитор Ференц Лист попросил играть оркестр «Менее розово или немного голубе». Сначала музыканты думали, что над ними просто забавляются, но позже поняли, — Ференц взаправду видит музыку в цвете. И эта, не менее распространённая форма синестезии, — хроместезия.
Композиторы Римский-Корсаков и Скрябин тоже видели перетекание разных оттенков в музыке. Интересно, что эти вспышки у них иногда совпадали. Например, оба видели пурпурным ля-бемоль мажор, жёлтым — ре мажор, а голубым — ми мажор.
Джими Хендрикс тоже был синестетом и его любимый аккорд — E7#9. Его он видел фиолетовым.
Моцарт говорил, что си-бемоль в миноре – черная, а гамма ре-мажор – тепло-оранжевая.
Джазовый музыкант Дюк Эллингтон тоже делился своим опытом: «Я слышу ноту, взятую одним из участников группы, и она одного цвета. Я слышу ту же ноту, которую играет кто-то другой, но она уже другого цвета. Когда я слышу устойчивые музыкальные тона, я вижу примерно те же цвета, но в текстурах».
Если говорить о художниках, то, возможно и Ван Гог был синестетом. Какое-то время он занимался музыкой — брал уроки игры на фортепиано. И ноты для него тоже связывались с определённым цветом. К несчастью, бедного художника выставил за дверь учитель музыки, который посчитал его безумцем. В одном из писем брату он делился: «Некоторые рисовальщики отличаются нервной манерой работы, что сообщает их технике нечто своеобразное, нечто вроде звучания, присущего скрипке. Таковы, например, Лемюд, Домье, Лансон. Манера же других, скажем, Гаварни или Бодмера, напоминает скорее фортепьяно. А у Милле она, вероятно, походит на величественный звук органа. Тебе тоже так кажется?».
«Импрессия III (Концерт)» — картина Кандинского, которую он написал после концерта Арнольда Шенберга в Вене в 1911 году. На холсте немного набросаны слушатели и огромное чёрное пятно в виде фортепиано. А вокруг — впечатления от музыки в виде смелых мазков краски. «Цвет — это средство прямого воздействия на душу. Цвет — это клавиатура, глаза, молотки, а душа — это пианино с множеством струн» — для художника музыка и цвет были связаны неразрывно.
Кстати, Кандинский также играл на виолончели, звук которой он видел синим цветом. Послушайте этот инструмент и музыку Шенберга, кто знает, возможно, у вас будут те же ассоциации.
Что ж, наверняка вы уже задумались, можно ли развить в себе синестезию. Ответ, к сожалению, короткий: нельзя. Известен только один случай, когда человек стал синестетом в середине жизни.
В 2007 году 45-летний житель Торонто пережил инсульт. И после этого инцидента синий цвет у него стал ассоциировать с запахом малины, его раздражали слова, написанные определённым цветом, и внезапно он полюбил мелодию главной темы из фильмов «Бондианы».
Видеть образы в буквах, чувствовать пересечения звуков и цветов кажется чем-то невероятным, доступным если не людям, то жителям других миров. Кого-то расстраивает это открытие — и его сожаление понятно. Некоторые будто родились уже готовыми к тому, чтобы сочинять новые мелодии, легко водить кистью по холсту или «глаголом жечь сердца людей». Но профессионалы не ждут, когда их соизволит посетить Муза.
Как сказал Пабло Пикассо, который за жизнь написал 20 000 картин: «Вдохновение существует, но оно приходит во время работы».
Смог бы Стивен Кинг стать тем, кем является, без своего упорства? Его «Кэрри» отвергали в издательствах 30 раз. А его норма для письма, тем временем, 1000 слов в день.
Или смогла ли бы «Лолита» Набокова стать известной, если бы он так настырно не отправлял её издателям 2 года?
За 10 лет бедной жизни Ван Гог создал 2100 произведений, а признание получил уже после своей смерти.
У Агаты Кристи и вовсе была дислексия, из-за чего она часто писала с ошибками. Но её книги для нас уже стали золотой классикой. Без смелости талант не нужен, и первое чаще всего обходится без второго.
Фото в статье Andrea Piacquadio / Pexels
